Капитан Фосс мгновенно очутился перед жрецом.
– По чьей жалобе присягнувшие Доматоперу вызывают моего вассала? ответил он, как полагается отвечать на вызов.
– По жалобе Отхельма, клявшегося у алтаря и перед мудрейшими. Должен быть дан ответ.
– И он будет дан, – согласился Фосс и чуть заметно кивнул мне, чтобы я подошел. Моя личная пленка была в кармане его туники. Она вполне могла оправдать меня за применение станнера. Но коль скоро мы должны были передать ее смешанному суду жрецов и торговцев – это дело другое, и я понял, что конференция между капитаном и северными людьми имела важное значение.
– Отпустите меня, – сказал я на базике. – Если они предполагают сразу же судить меня, я пришлю записку…
Вместо ответа Фосс обернулся и крикнул в глубину ларька:
– Лалферн!
Эльфрик Лалферн, длинный тощий парень, не имел регулярных обязанностей в ларьке, кроме помощи в распаковке и упаковке товара.
– Этот человек, – сказал Фосс жрецу, – пойдет как мои глаза и уши.
Если мой присягнувший на мече попадет под суд, этот человек известит меня.
Это дозволено?
Жрец посмотрел на Лалферна и через секунду кивнул.
– Дозволено. Давайте этого, – он повернулся ко мне. – Положи оружие.
Он протянул руку к станнеру в моей кобуре, но пальцы Фосса уже держали приклад, и капитан вытащил оружие.
– Его оружие уже больше не его. Оно останется здесь. Как полагается.
Я подумал было, что жрец запротестует, но капитан был прав, поскольку на Йикторе считалось, что оружие подчиненного является законной собственностью Лорда и может быть потребовано в любое время, особенно если Лорд считает, что его присягнувший на мече нарушил какое-то правило.
Итак, без всяких средств защиты я шагнул вперед и занял свое место между двумя стражниками. Лалферн пошел сзади, в нескольких шагах от нас.
Хотя станнер – не бластер, я носил его чуть ли не всю жизнь и твердо знал, что он висит у меня на поясе, а теперь почувствовал себя каким-то голым среди необычайной настороженности вокруг. Сначала я пытался уверить себя, что это просто реакция на то, что я, безоружный, нахожусь в зависимости от чужого закона чужой планеты. Но мое беспокойство возросло, когда я понял, что это одно из предупреждений, идущих наравне с самым слабым даром эспера, который был у большинства из нас, прирожденных космонавтов. Я оглянулся на Лалферна как раз вовремя, чтобы увидеть, что он тоже оглянулся через плечо и взялся было за рукоятку станнера, но снова опустил руку, сообразив, что этот жест может быть неправильно истолкован.
Только тогда я обратил внимание на путь, которым меня вели. Мы должны были направляться к Большой Палатке, где во время ярмарки помещался суд. Я увидел широкий карниз крыши над палатками и ларьками впереди, но значительно левее. Мы шли к границе ярмарки, по пространству, где стояли палатки тех дворян, которые не жили в Ырджаре.
– Последователь Света! – громко обратился я к черно-белому жрецу, который шел так быстро, что нам пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от него. – Куда мы идем? Суд находится…
Он не повернул головы и не подал вида, что слышит меня. Теперь я увидел, что мы повернули от последнего ряда ларьков к палаткам Лордов.
Здесь никого не было, кроме двух-трех слуг.
– Хэлли, Хэлли, Хэлл!
Он выскочил из укрытия, этот водоворот людей, врезался в наш маленький отряд, подняв на дыбы своих верховых животных, которые били пеших тяжелыми копытами. Я услышал яростный крик Лалферна, затем стражник справа от меня дал мне такого толчка, что я, пытаясь удержаться на ногах, влетел между двумя палатками.
Острая боль в голове – и на время все кончилось.
Боль отправила меня во тьму, она же и вывела меня из нее или сопровождала меня, когда я неохотно приходил в сознание. Сначала я не мог понять, что терзает мое тело. Наконец, я осознал, что лежу ничком на спине грузового каза, привязанный, и меня больно подбрасывает при каждом шаге животного. Я слышал шум, человеческие голоса, и было ясно, что меня сопровождают несколько всадников. Но говорили они не по-ырджарски, и я ничего не понимал, кроме отдельных слов.
Не знаю, долго ли длился этот кошмар, потому что я несколько раз впадал в беспамятство. Я помолился о том, чтобы мне не выходить из благостного мрака, и он тут же поглотил меня.
Жизнь в космосе закаляет тело, оно привыкает к стрессам, напряжениям и опасностям и нелегко сдается при дурном обращении, что я болезненно констатировал в последующие дни. Меня сняли с каза самым простым способом: перерезали путы и скинули на жесткую мостовую.
Передо мной мерцали факелы и фонари, но мое зрение было так затуманено, что я лишь смутно различал фигуры моих похитителей, двигавшихся вокруг. Затем меня взяли за плечи и потащили, после чего толчок пустил меня по крутому склону в слабо освещенное место.
Сказанного мне я не понял, и фигура тяжело спустилась за мной. В лицо мне плескали жидкость, и я задыхался. Вода была хороша для моих пересохших губ, и я облизывал их горящим языком. Меня схватили за волосы, чуть не вырвав их с корнем, подняли голову, и мне в рот полилась вода, чуть не задушившая меня. Но я ухитрился сделать несколько глотков.
Этого было мало, но все же мне стало легче. Рука, державшая мои волосы, оттащила меня, я ударился головой об пол и снова впал в беспамятство.
Когда я пришел в себя после обморока или сна, или того и другого вместе, кругом была пугающая тьма. Я моргал и моргал, пытаясь прояснить зрение, пока не сообразил, что виноваты не глаза, а то место, где я находился. С бесконечными усилиями я приподнялся на локте, чтобы лучше видеть место моего заключения.